Театр абсурда в тавдинской колонии. Или как сотрудники ИК-26 по приказу начальства пытались зарегистрировать составленный правозащитниками в ходе опроса заключенного документ, который не подлежит регистрации
«Я начальник, ты дурак». Вчера военная формула применялась со стороны руководства колонии не только к нам, но и к простым сотрудникам ФКУ ИК-26 г.Тавда, и мне их было жаль.
На фото бланк опроса заключенного, который мы всегда ведем при оказании юридической помощи заключенным.
Бланк опроса заключенного. Фото: Алексей Соколов
Вчера, перед свиданием с заключенными, меня и адвоката Романа Качанова в ИК-26 г.Тавда сразу предупредили, что если все наши записи, в которых мы зафиксируем нарушения прав заключенных, будут подписаны заключенным, то мы обязаны после свидания зарегистрировать их в штабе ИК-26.
Сразу оговорюсь, что руководство колонии нам не смогло пояснить, какими нормами или каким законом это предусмотрено. Ответ был один: «Обязаны, и все тут!».
После опроса заключенного сотрудник колонии, присутствовавший во время свидания, настойчиво предложил нам пройти в штаб колонии и зарегистрировать мои записи.
Нам очень хотелось посмотреть, как будут регистрировать наши записи сотрудники канцелярии или отдела специального учета.
В отделе спецучета, увидев мой документ «Опрос заключенного юристом», сотрудники колонии длительное время не могли понять, что они должны сделать и как зарегистрировать то, что не подлежит регистрации. Сотрудник, сопровождавший нас, уверял представителей спецотдела, что документ опроса заключенного необходимо зарегистрировать — приказ начальства.
Спецотдел регистрировать отказался, но вывернулся, заявив что они регистрируют только документы, направляемые в государственные органы, а т.к. в данном опросе не указаны госорганы, а значит документ регистрации не подлежит.
Нас направили в канцелярию. Представитель канцелярии долго рассматривала мой документ, спрашивая, от кого он и кому адресован. Я честно отвечал, что это мой документ и направлять его никуда не надо, потому что в нем нет реквизитов и данных об адресате.
Сотрудник, сопровождавший нас, вновь напомнил о приказе начальства — зарегистрировать данный документ.
Представитель канцелярии удивлено смотрела на сотрудника и спросила его: «Как я его зарегистрирую и под каким видом?» После чего добавила: «Каждый документ, и не важно входящий или исходящий, должен содержать реквизиты, адресат и текст, который разъясняет сущность документа. А представленный опрос заключенного ничего такого не содержит». Возникла пауза.
Потом был звонок руководству, и руководство сказало: «Зарегистрировать, и точка. Как хотите, но регистрируйте!» Опять возникла пауза! Половина штаба колони уже была в курсе абсурда, который устроило начальство, и тихо посмеивалось! Мы стояли в кабинете канцеляри, и дверь в коридор была открыта. Никто не знал, что делать и как поступить.
Проходящий мимо сотрудник учреждения, непонятно какого отдела, предложил коллегам: «Да напишите, что ознакомились, и все тут!» Те так и сделали. Поставили свои подписи на моем опросе заключенного и облегченно вздохнули.
И тут я им напомнил, что это мои записи и конфиденциальность как самой встречи с заключенным, так и обмена документами между заключенным и адвокатом или юристом ещё никто не отменял. Но сотрудников это уже не волновало, главное — приказ начальства выполнен.
Алексей Соколов, эксперт Фонда «В защиту прав заключенных» (признан иностранным агентом по решению Минюста)
